Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]

Старший лейтенант флота Владимир Белли единственный здесь был в форме, да еще и при царских орденах — белый крестик святого Георгия, еще один — рубиновый на черно-красной ленте — мне незнакомый, на длинных ремешках золоченый кортик с алым темляком и таким же алым крестиком в головке эфеса. Тоже, видимо, награда.

Представлен как командир крейсера «Изумруд». Совсем молодой офицер, лет двадцати шести, вряд ли больше. На плечах золотые с черными просветами погоны без звездочек. В обществе старших — сдержан и застенчив, но, судя по должности и наградам, офицер весьма достойный.

И наконец, последний, Павел Кирсанов. Синеглазый худощавый мужчина, с короткой прической очень светлых волос, поначалу показался ничем не примечательным, но через несколько секунд я ощутил исходящую от него замаскированную, но агрессивную энергию. Мне даже показалось, что в любое мгновение от него можно ждать короткого, неуловимого удара в печень или ребром ладони по шее. Без всякого повода, с открытой располагающей улыбкой и даже, возможно, извиняющимся полупоклоном и беспомощно разведенными руками после. Ничего, мол, брат, не поделаешь, надо так.

На сем интересном типе, который мог быть как наемным убийцей, так и известным беспринципностью и жестокостью приговоров судьей, церемония взаимного знакомства завершилась, и не Андрей, чего я ждал, а господин Берестин широким жестом пригласил всех к столу. Завтрак сам по себе не заслуживал бы описания, поскольку, хотя и был он чудо как хорош, я такого не ел после возвращения на Землю даже в знаменитом ресторане «Океаникум» на Гавайях, ожидать иного в доме столь богатых и респектабельных людей было бы странно. Прислуживали официанты, весьма похожие на встретивших нас у входа парней, а возможно, и те же самые. Вестовые из команды крейсера, тщательно вышколенные элегантным его командиром.

Застольный разговор отличался легкостью и приятностью. Не имевшие дам мужчины произносили в адрес Аллы изысканные комплименты, и тут же, отвлекаясь, начинали спорить о каких-то недавно происшедших и непонятных мне событиях в «большом мире», к которому явно относились Россия, Европа и Северная Америка. Впрочем, в основном все старались, чтобы гостям не было скучно и одиноко.

С моего позволения Андрей вкратце обрисовал присутствующим кое-какие эпизоды наших приключений в Сан-Франциско, причем в его изложении они выглядели более забавными, нежели опасными и страшными. В принципе мои «подвиги» вызвали одобрение явно понимающих толк в подобных игрищах людей.

Да я ведь сам почти сразу, на второй уже день там, во Фриско, догадался, что плейбой по виду и бонвиван Новиков совсем не чужд опыта спецопераций и дает мне десять очков форы.

Наконец, опять не Андрей, а Александр Шульгин задумчиво оглядел стол и сказал, что не видит, отчего бы благородным донам не продолжить приятное во всех отношениях общение в курительной. А дамам, напротив, не следует ли отдать должное накрытому для них в гостиной «сладкому столу». У них наверняка должны найтись темы, которых недостойны грубые мужские уши. Именно так он сформулировал.

— А чтобы совсем уж не лишать вас галантного внимания, попросим мы Вольдемара составить вам компанию. Он, в отличие от нас, успел получить светское воспитание в Корпусе, даже на царской яхте гардемарином ходил…

Старший лейтенант Белли согласно склонил голову с тщательно расчесанным пробором.

Следует понимать так, что к определенным вещам он допуска не имеет?

Соответственно, выходит, разговор намечается серьезный.

Знаю я, чем иногда заканчиваются беседы джентльменов или пусть будет по его — «благородных донов» в курительных. На вилле Панина во Фриско все тоже были ужас как благородные.

Курительная в замке подчеркнутой роскошью не отличалась и не предлагала выбора из сотен сортов табака, сигар и сигарет, как у пресловутого Панина, но оказалась достаточно уютной, обставленной удобной кожаной мебелью, имела непременный камин с арматурой из старой, но тщательно начищенной бронзы. Приятно, наверное, утонув в глубоких креслах, коротать долгие зимние вечера за стаканчиком виски или хереса, когда за стенами свирепствуют июльские ураганы и метели, а в камине трещат буковые поленья.

Умение хозяев обеспечить себе столь высокий комфорт в далеко не идеальных обстоятельствах вселяло уважение. Более всего меня занимал вопрос — каким образом удалось все это соорудить буквально на краю света, в отрезанном от и без того пустынного Южного острова непроходимыми горами фьорде. Да еще и в начале прошлого века, когда уровень науки и техники только-только начал приближаться к тому, что мы называем цивилизованным.

Насколько я помню, даже и электричество тогда не получило еще повсеместного распространения…

— Итак, друзья, — сказал Новиков, наливая из ребристой квадратной бутыли золотистое вино в низкие бокалы, — в самом первом приближении вы ознакомлены с историей Игоря и его прелестной спутницы. Волей уж или неволей, но они на определенный срок вынуждены будут пользоваться нашим гостеприимством…

— Насколько определенный и кем? — тут же вмешался я.

— Кем — это вопрос не ко мне. Может, Богом, может, — условиями игры. А насчет длительности срока… Я, кажется, говорил уже, что периодичность и шаг межвременных пересечений нам ясны недостаточно. Господин Левашов этим вопросом занимается, результаты обнадеживают, но… Год, полтора, два — я не знаю. Могу гарантировать одно — насильно вас задерживать никто не будет.

— Если, — поднял палец Левашов, — если вообще будет куда возвращаться. Андрей вам намекал на возможность схлопывания реальностей?

— Намекал, да. Только мне непонятно, как такое явление может выглядеть практически.

Все засмеялись, по-разному, впрочем. Левашов, наверное, раньше преподавал в университете. Умел объяснять доходчиво.

— Знал бы прикуп — жил бы в Сочи. Мне кажется, процесс этот не должен иметь ярко выраженного, тем более — катастрофического характера. Обреченная реальность скорее всего просто растворяется в других, ее окружающих, словно сахар в кипятке. Как это обрисовать в доступных и наглядных примерах? Наверное, все незаметно становится несколько другим. Большая часть материальных предметов, пожалуй, сохраняется, некоторая — заменяется похожими, но в чем-то иными. У людей стирается какой-то объем памяти… У некоторых, возможно, не до конца. Из таких получаются юродивые, кликуши, пациенты психбольниц, просто алкоголики, наконец. Доказывай потом, с диагнозом «делириум тременс», что вот на этом месте, «я совершенно точно помню», должна стоять Останкинская телебашня, а не водный стадион и не тюрьма…